Что меня поразило в романе Карлоса Луиса Зафона «Shadow of the Wind» (не знаю оригинального испанского названия), так это идея Кладбища Забытых Книг, развитая в недавнем сиквеле этого барселонского эпоса. Сиквел понравился меньше, за что я его оставил в отеле в столице Гренландии городе Нуук (пусть ищет своего читателя ТАМ), а меня заинтересовала мысль, что каждая книга находит именно СВОЕГО читателя… Как это происходит?

У Зафона человек ходит-бродит по бесчисленным сводам и переходам Кладбища Забытых Книг, пока… Бинго! Горячо! Оссана! – книга не прилипнет к его рукам, не выберет себе хозяина, судьба которого начертана именно в ней! Каббала, Диккенс, «The Great Expectations» (ставшая эпитетом судьбоносной Книги во втором романе Зафона), а дело тут в чем, дорогие товарищи? Да все в том же: «вначале было слово», потом матерное слово, потом отсутствие дела, потом СМИ (то есть слово о слове), которые заставили отсутствие дела казаться Делом, отсутствие слова – Словом, а посредственность – Умом, Честью и Совестью нашей эпохи.

Но если подойти к вопросу глубже и проще, то оказывается, что именно Человек находит (или не находит) СВОЮ Книгу. Человек ищет, создает посыл, задает вопросы, и к нему приходят ответы, которые он находит в книгах, расшифровывает в почках на деревьях или считывает, как поет Юрий Юлианович, в «расположении волн на Неве». На Кладбище Забытых Книг людей случайных не пускают, и Книга, ищущая Читателя – лишь отражение Человека, ищущего Книгу, перевернутая в этаком арабском водном зеркале наподобие тех, что радуют взоры туристов в разных Севильях и Аль-Хамбрах. И есть на свете места, где знаки и ответы приходят мощнее, не потому, что там правит какая-то метафизическая кабалистика, а потому что Человек, нагой и немощный перед лицом природы, задает вопросы четче и громче. Исландия – явно одно из таких мест силы.

Ну а теперь о конкретных книгах. Месяц назад летел в Нуук с пересадкой в Кангерлуссуаке, где и увидел эту красоту – удивительный голубой альбомчик с фантастическими фотками и ослепительно просветительным текстом, посвященным культуре инуитов. Я его сразу купил, при этом пожадничав и не приобретя второй экземпляр для хорошего человека. «Вот как полетим обратно» – размышлял я, но на обратном пути магазинчик был закрыт, потом я ушел в горы (прикиньте, в горы между рейсами – где еще такое возможно, как не в Гренландии!), а когда вернулся, пора было лететь дальше… Запутавшись в размышлениях о том, какой путь считать обратным, а какой поступательным (ведь именно на обратном пути я «поступал» по горам Гренландии), я решил считать случившееся примером пропущенного позыва, нереализованной возможности, доказательством правильности бабушкиной мудрости о том, что нельзя откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.

Книгу про инуитов я захватил с собой в Рейкьявик, где планировал штудировать ее мудрый «контент» до полного просветления, для чего засунул ее под подушку в первую же ночь на новом месте. Когда я проснулся, мудрости в голове не прибавилось, а книги под подушкой убавилось, и я до сих пор не могу ее найти. Вот такая мистика… Остается добавить, что книга эта носила изящное название «Soul, beautify thyself» – то есть «душа, поработай над собою, чтобы стать красивее», при этом руководством по самосовершенствованию в строгом смысле этого слова не являлась.

Как известно, если где чего убавилось, то в другом месте прибавилось. Прошла еще неделя без Книги, в течение которой я всё куда-то ехал-ехал и, наконец, приехал. В 6 км на север от города Боргарнес лежит река Лангау, на ней стоит рыбацкая лоджия, известная среди исландцев как «Ensku Húsin», то есть «Английские дома». Сами эти дома, вернее – дом с пристройками, возникли в 1884 году и почти сто лет – до 1989 года – служили рыбацкой базой на реке Лангау, при этом почти исключительно британцам. Первый исландский хозяин дома иммигрировал в Америку, продав его другому исландскому бизнесмену, который в свою очередь загнал дом вместе с правами на ловлю лосося в реке в 1902 году знатному шотландцу Орану Кэмпбеллу, эсквайру. После смерти Лорда Кембелла дом приобрела некая Леди Кеннард, прибывшая в Исландию на корабле с друзьями. Она с дочерями отдыха и рыбачила в доме каждое лето, при этом дом работал на два «заезда» британских рыбаков-спортсменов – весенний и летний. Когда в 1939 году началась Вторая мировая война, г-жа Кеннард приобрела печку и с британской невозмутимостью приготовилась зимовать в своих «Английских домиках» – вероятно, до тех пор, пока «не закончится эта ерунда» (то есть война). В ее планы вмешался британский посол – думаю, тот самый, что, укрепившись вискарем «Белая лошадь», строчил в Whitehall жалобы на привредное исландское приведение – Женщину в Белом, срывавшую работу Посольства Великобритании в особняке Хёфди, в котором впоследствии Рейган и Горбачев «положили начало концу холодной войны». Посол велел эвакуировать Леди Кеннард вместе с остальными британцами от греха подальше на Туманную Альбионщину, и больше ей побывать в Исландии было не суждено.

С 1944 года хозяином лоджии числился выдающийся исландский предприниматель Гейр Зоега, оставивший немало подтеков на карте коммерческого Рейкьявика, у которого ее и приобрел нынешний хозяин. В 1998 году его дочь преобразовала лоджию в кантри-отель. «Английские домики» богато украшены фотографиями титанических лососин и классических сухожилых британцев, еще не открывших для себя радостей американского фастфуда. Пожилой повар больше всего на свете любит рассказывать, как исландцы отвоевывали у британцев права на лов лосося в реке Лангау, век назад ушедшие вместе с домом к британским хозяевам. Не сомневаюсь, что этот рассказ так же поучителен, как и история трех «тресковых войн» между Исландией и Великобританией (1958, 1971 и 1975 годы), закончившихся, как известно, сокрушительной победой исландцев над владычицей морей, но целиком заслушать его мне так и не посчастливилось. У исландцев с британцами вообще фишка как-то все больше врозь: в том же Нууке познакомился с маститым англичанином, недавно возглавившим Комиссию по Укрупнению Евросоюза. Тот поведал мне в частной беседе, что в день его восхождения на сей высокий пост к нему пожаловали юристы из сразу пяти организаций, защищающих права животных, с требованием не принимать к рассмотрению заявку Исландии на вступление в Евросоюз до тех, пока та не откажется от боя китов. Еще сегодня прочитал, что в связи с глобальным изменением климата у берегов Исландии начала ловиться скумбрия, которая раньше дальше Норвегии не ходила, и за ее вылов на мой «остров свободы» в очередной раз наезжают Британия и Евросоюз. Но эта уже другая история, а вот продолжение истории Книги начинается с того, что в «Английских домиках» нам переночевать так и не довелось.

Мы прибыли на лоджию вечером, заглушили «молотилку» бигфутового «Ведровера» с ветхозаветным номером «Исак 2» (на самом деле его имя, скорее всего, задумано как каламбур, составленный из «ис» – исландский, плюс «ак» – вождение, но символизм все-таки налицо) и пошли справляться о ночлеге. Экзотически смуглая немка с арабской внешностью сообщила нам, что наши койки лежат километрах в шести от некогда британских угодий по другую сторону реки. Если мы соблаговолим подождать минут десять, то она нас проводит на своей машине до «Фермы №100» по карте фермерских ночевок. Дорога до сотой фермы оказалась не то, чтобы далекой, но и не близкой, и наше беспокойство нарастало по мере удаления от гостиницы. Когда мы, наконец, прибыли на ферму, нас приятно удивило наличие отдельного симпатичного домика. Я, конечно, не беспокоился всерьез, что ночевать придется в полуразрушенной силосной башне, но в силу моей губительной склонности к черному юмору не смог воздержаться от нагнетания ужасов по этому поводу.

Домик, как я уже отметил, был весьма симпатичен, но больше всего в нем поразило то, что в прихожей на полке восстоял «Теологический трактат об истинной религии», написанный БЛАЖЕННЫМ АВГУСТИНОМ, в переводе на русский язык. Трактат был сам себя в толщину раза два «ширше», размером с коленку швейцарского быка, причем как-то внутрь как будто бы об эту коленку и выгнутый. Близкое знакомство с трактатом продемонстрировало также наличие подтеков, что свидетельствует в пользу вероятности перенесения этим фолиантом одного из бесчисленных исландских вселенских потопов. Сам факт наличия чего-либо на русском языке в Исландии весьма курьезен, а уж факт появления религиозно-философского трактата на удаленной ферме ничем, кроме божественного провидения, согласитесь, не объяснишь. Труд был кем-то тщательно изучен, о чем свидетельствовали многочисленные карандашные галочки-палочки в тексте, точнее, на первых страницах ста из не знаю скольких тысяч. Наконец, труд был издан каким-то то ли Харвестом, то ли Харнессом, да еще в Белоруссии!

Внезапное появление в нашей жизни толстенного русскоязычного Августина вначале вызвало безудержный взрыв молодецкого хохота: особенно зловещими в обстановке уединенной фермы на краю ойкумены показались отрывки из диалогов Августина с Амвросием о каких-то плотских сущностях (форму бесед Августин взял у Цицерона). Не менее абсурдными вначале прозвучали и диалоги Августина с собственным Разумом, кем-то одобрительно обкарандашенные, при этом диалоги эти так и велись в форме от «А» к «Р» и обратно, где «А» не уставал ставить под сомнение сам факт наличия «Р» и достоверности воспоминаний, этим «Р» подкинутых. «Р» же, вероятно, сомневался в существовании «А», ну и так далее до бесконечности… Обрывки школьных философских знаний подсказывают мне, что в тексте, открытом наугад, обсуждались какие-то важные вопросы, связанные с эпистемологией (теорией познания) или с платоновской теорией форм, но наше воображение, притупленное компотом из голливудских клише, рисовало нам зловещих священников-педофилов, сильно сомневающихся в наличии собственных разумов и не уверенных в своих плотских сущностях, которые в перерывах между теологическими дебатами заманивают невинных жертв на Ферму №100 для исполнения нехороших обрядов. Наш хохот был здоровой реакцией на такой сценарий.

Что, в сущности, я мог вспомнить об Августине до шапочного знакомства с его трактатом? Помимо «милого Августина» музыкальная культура представлена в моей памяти первой строкой песни «I dreamt I saw St. Augustin as clear as you and me», исполненной Бобом Диланом на каком-то из его забытых христианских альбомов. Из культуры художественной смутно вспоминалось наличие в Эрмитаже полотна под названием «The Vision of St. Augustine», из чего можно было заключить, что у Августина было видéние или вúдение, а моя мнемоника работает как картинная галерея: «висит гвоздик, на гвоздике классик». Причем, поскольку гвоздиками ведает мой «Р», я могу и усомниться в достоверности ключиков, на этих гвоздиках висящих. Почему, например, я могу припомнить песню Дилана, но не помню, что он (по моему мнению) стремился в ней поведать? Короче, не зря мы зачитывали вслух эти гносеологические или эпистемологические пассажи: процесс пошел, сомнение дало ростки…

Убедившись, что Ферма №100 не кишит тщательно замаскировавшимися религиозными фанатиками, а сам Августин весьма познавателен, если преодолеть невероятность факта его появления на нашей ферме, мы с головой окунулись в изучение его жития и учения. Учитывая, что толще книги, чем найденный в Исландии Трактат, я отродясь не видывал, наши достижения можно оценить как весьма скромные. Удалось узнать, что Августин – как и большинство лучших представителей своей эпохи – вначале придерживался манихейства и неоплатонизма (при упоминании этих “ересей” у меня всплыли в памяти какие-то университетские рефераты, аккуратно и без ясной цели переписанные из книжки в тетрадку). Не менее интересен и тот факт, что Августин родился в римской Африке (Алжире), причем на ранних этапах жизни его сознание разрывалось между христианскими идеями матери и языческими убеждениями его отца. Тоже бывает: вот вышеупомянутый Боб Дилан вообще родился в Миннесоте, что не помешало расцвести его поэтическому гению. Наконец, примечательно и то, что день знакомства Августина с Посланиями святого апостола Павла отмечается у католиков как религиозный праздник: Человек Слова познакомился со Словом другого Человека Слова, когда между ними пролегло три с лишним века, и что-то хорошее возгорелось от встречи этих Слов.  Остальная информация воспринималась уже не так твердо, хотя открытие Книги наугад и прочтение выборочных цитат доставило истинное наслаждение.

В целом вечер удался, за что хочется поблагодарить неведомого школяра, забравшегося на Ферму №100, чтобы штудировать Блаженного Августина. Интересно, каким он был – истовым или скептиком («академиком», как называл ученых «бубнил» сам Августин), что он делал на ферме, какими теплыми вещами он пожертвовал, запихав вместо них в чемодан семикилограммового Августина. А может не было никакого школяра, а был кем-то кому-то подаренный заграницей роскошный том, прибывший в Исландию, скажем, в багаже хозяина гостиницы, который с той поры использовался в качестве ступеньки для восхождения на верхнюю полку шкафа с исландскими сагами? А когда обветшал, его передали на Ферму №100 в качестве экзотической замены Библии на ночном столике. Но кто же тогда штудировал Книгу с карандашом в руках?

Ночью Августин покоился у меня под подушкой (от чего немного кривились шейные позвонки). Но сон был ровным и блаженным, как сам Августин. Наутро уже за завтраком в отеле милые исландские горничные признались, что им доподлинно известно о существовании некой склонной к нездоровой полноте книги на Ферме №100, но при этом неведомо, как она там появилась, и что содержит. Мне, так настойчиво толковавшему туристам о языческих знаках в исландской природе, послали Августина – возможно взамен утерянного инуитского украшения души. Книгу я, в прочем,  оставил там, где нашел – на ферме, ведь книги живут собственной жизнью, особенно в местах силы, вроде Исландии. Теперь, если мне понадобится поближе познакомиться с учение Св. Августина, я знаю, куда ехать…

PS Если кто надет голубую книгу о красоте инуитских душ – верните взад! Оченно просим…