Моя любимица Альда Сигмундсдоттир написала новую книгу – «Unravelled», что в рабочем варианте я перевел как «развязка». Она повествует о нелегкой судьбе несгибаемой исландки, вышедшей замуж за дипломатического (и дипломатичного) британца. Ранее я выкладывал главу о посещении героиней утеса Лаутрабйарг – самого высокого в Европе. Этот утес входит в маршрут интереснейшего тура «Исландия – гигантский национальный парк», предлагаемого фирмой «Джаз». Как и знакомство с миром тюленей. А вот фотографии тюленей в этом посту все как одна сделаны на полуострове Снайфедльснес, куда фирма «Джаз» возит однодневные туры из Рейкьявика.
Первая часть повествования лежит здесь.
Напротив места, где они лежали, находился выступ скалы, открывавший взору ее отвесную часть. Утес напоминал многоквартирный дом, населенный сотнями пронзительно кричащих птиц – чаек той или иной породы, обосновавшихся на всех доступных жердочках.
– Что это за птицы? – крикнула Фрида. Ветер был таким сильным, что они почти не слышали друг друга.
– Глупыши. И немного моевок.
Фрида потянулась к своей поясной сумке, чтобы достать объектив с переменным фокусным расстоянием: ей страшно захотелось пофотографировать птиц. Она вынула зум-объектив и сняла тот, что стоял на фотоаппарате. Бальдюр протянул руку, чтобы подержать снятый объектив, пока Фрида устанавливала новый. Закрепив объектив, Фрида начала фотографировать, фокусируясь на различных птицах, некоторые из которых восседали на уступах в гордом одиночестве, в то время как другие жердились в дружеской или семейной компании.
– Тебе это не надоедает? – крикнула Фрида.
Бальдюр осторожно подполз поближе к Фриде, чтобы иметь возможность разговаривать, не перекрывая рев ветра: «Никогда. Это не может надоесть».
– Приезжаешь сюда каждую неделю?
– Не каждую. Но бываю часто.
– И какое туризм имеет отношение к проекту рыбное хозяйство?
– Мне все равно, какой проект – лишь бы помогать региону. Не хотелось бы, чтобы отсюда все уехали. Но дело не только в этом: я просто люблю заниматься туризмом.
Фрида кивнула и сделал еще пару снимков.
– Ты еще долго здесь пробудешь? – спросил Бальдюр.
– Где? Здесь?
– Нет. Я хотел спросить, сколько ты собираешься оставаться в городке?
Фрида опустила фотоаппарат. «Не уверена, – сказала она. – но мне здесь очень нравится».
– Милый городок.
– Точно.
– Расслабляет.
– Ага.
– У меня с этим местом связаны чудные детские воспоминания.
– ?
Взгляд Бальдюра стремительно переместился с Фриды на некую точку за ней. Он явно приглядывал за группой, за которую отвечал. Что-то привлекло его внимание: Бальдюр кивнул кому-то, стоящему за Фридой, и медленно отполз от края обрыва. «Извини: похоже, я там нужен».
Фрида сделал еще несколько фотографий, затем оглянулась в поисках своего приятеля тупика, но тут улетел. Она осторожно отползла назад от края утеса и встала, стряхивая траву, прилипшую к одежде. Группа разошлась в разные стороны; несколько человек прогуливалось по утесу, поднимаясь на небольшой склон. Фрида отошла в сторону и изучила табличку, повествовавшую о бесстрашных местных жителях, спасших экипаж британского траулера. Затем она сделала еще несколько снимков, но вскоре увидела, что группа снова собирается у автобуса.
Следующей остановкой был Рёйдасандюр. По дороге туда немецкий сосед Фриды пришел в чуть более разговорчивое состояние, чем по дороге на Лаутрабйарг. Его явно возбудила близость верной смерти на краю утеса, и немец начал восторженно щебетать о бесчисленных прелестях Исландии. «Мы с женой были в Исландии уже четыре раза, – рассказывал он. – А это пятый! Все наши друзья отдыхают в Испании, в Португалии, на греческих островах… Они думают, что мы сбрендили постоянно ездить в Исландию». Его супруга, смотревшая со стороны, улыбнулась и закивнула. «Но мы обожаем Исландию. При этом мы заметили, что кое-что здесь изменилось за последние годы. К нашему огромному сожалению». Она помрачнела: «Исландцы попались на крючок материализма. И люди здесь сейчас нервознее, чем когда-либо».
«Ну и что: исландцы всегда были падки на материальные вещи», – рассеянно отозвалась Фрида. Бальдюр протискивался по коридору автобуса с машинкой для оплаты кредитными картами; Фрида потянулась в сумочку за кошельком.
– Может оно и так, но так плохо, как сейчас, еще не было, – продолжил немец. – Я начинаю побаиваться за Исландию. Сейчас я на пенсии, но раньше работал финансовым аналитиком. Надвигается финансовая гроза, и я боюсь, что ваши банкиры и бизнесмены – в особенности те, кто скупал все эти магазины в Англии – вели себя немного опрометчиво.
Фрида почувствовала раздражение и желание, чтобы ее немецкий сосед немного помолчал. Она изрядно устала от иностранцев, убежденных, что они знают об Исландии все – больше, чем сами исландцы. Особенно этим грешат немцы.
Бальдюр высился над ними, пока немец продолжал свою проповедь. Фрида заметила, что тот не стал прерывать немца, встряв в разговор, как сделало бы большинство исландцев, а вежливо подождал, пока тот завершит свою речь. Бальдюр кивнул немцу, затем улыбнулся Фриде: «Осталось только собрать у вас деньги за экскурсию».
– Потому, что я, как типичный исландец, явилась в последний момент, – сухо парировала Фрида, протягивая Бальдюру кредитку.
– Я этого не говорил: ваши слова, не мои.
Фрида заметила, что Бальдюр изучал ее кредитку чуть дольше, чем было необходимо. Он явно читал ее имя. На кредитке была указана фамилия ее мужа, и Фрида испытала необъяснимое раздражение. Обычно ей было приятно, когда окружающие узнавали, что она принадлежит к дипломатическому корпусу и что ее муж занимает весьма высокий пост. Сейчас – по непонятной причине – этот факт захотелось скрыть.
«Спасибо», – сказал Бальдюр, протягивая назад карточку с квитанцией. Он снова взглянул на нее, и их взгляды пересеклись. Что-то полыхнуло между ними – какое-то родство, связь. Фрида поспешно опустила глаза.
Мини автобус трясся и гремел на тропе, которая была значительно хуже предыдущей. Бальдюр рассказывал в микрофон о местах, где они ехали. Совсем недавно Рёйдасандюр был процветающей общиной, но сегодня здесь остались лишь дачи. Название «Рёйдасандюр» означало «красный песок» и происходило от широкой полосы песка, красный цвет которому придавали перемолотые волнами ракушки. Неподалеку находились останки фермы – продолжал Бальдюр – на которой было совершено одно из самых знаменитых убийств в исландской истории, когда мужчина и его любовница, жившие на соседних фермах, прикончили своих спутников, за что были приговорены к смерти.
«За что я обожаю Исландию, – заявил Фриде немецкий сосед по автобусу, нагнувшись поближе к ней, – так это за обилие историй. Здесь каждое место, почти каждый камень и холмик, имеют свою историю».
С этим Фрида не могла не согласиться. Пусть Исландия не может похвастаться богатыми памятниками, архитектурой или художественным наследием, но она неизмеримо богата историями.
Совсем скоро они свернули на предательскую горную дорогу, которая сейчас несла их куда-то вниз – к ошеломляюще красивому виду, который открылся перед их глазами: впечатляюще красные пески – ровные, бескрайние, покрытые волнообразными наносами, изрезанные ленточками мерцающей воды, которые змейками проникали на сушу из сверкающего бирюзового океана. Прямо под ними простиралась поросшая травою низменность, на которой группка домиков – милых и живописных – сгруппировались с компактную деревушку. Между домиками играли дети; на веревках перед некоторыми домами сушилось, трепеща на ветру, белье. В автобусе все ахнули от восторга и сразу же потянулись за фотоаппаратами.
Автобус спустился со склона, проехал немного и остановился. Бальдюр объявил остановку на полчаса, и пассажиры гуськом вышли из автобуса. Последней спустилась Фрида. Бальдюр ожидал ее у выхода из автобуса. Фрида почувствовала странное трепетание в нижней части живота, но быстро взяла себя руки: разумеется, он останется ожидать последнего пассажира, выходящего из автобуса. В конце концов, он гид.
– Ну и как тебе? – сказал Бальдюр, подвинувшись так, чтобы стоять рядом с ней.
– Увидев такое, как не загордиться своей родиной!
– Заметил, что ты говоришь по-немецки.
– Ага.
– Бегло?
– Более ни менее. Прожила там четыре года.
– Где?
– В Берлине.
– Неплохо. Училась?
– Нет, – Фрида замялась. – Туда послали работать моего мужа, – добавила она, направив взор от Бальдюра куда-то в дюны.
Несколько туристов ушли ходить по берегу. Не сказав друг другу ни слова, и Бальдюр, и Фрида одновременно двинулись за ними.
– Я тоже никогда не устаю от этого места, сколько бы раз здесь не бывал, – сказал Бальдюр.
– Понимаю, почему.
– Если у тебя когда-нибудь будет время, отсюда вверх ведет красивейший маршрут – мимо Сьёундау – фермы, где совершились убийства – и до Скора, где раньше была рыбная станция, а сейчас одна из самых удаленных ферм в Исландии. Только не пробуй пройти по маршруту, если боишься высот. Там тропинка становится совсем узкой, а по бокам отвесные склоны. В чем, собственно, и часть кайфа. – Бальдюр глянул на нее. – Ты пешим туризмом занимаешься?
Они шли неспешно, и разрыв между ними и туристами все увеличивался. Фрида ощутила какое-то внутренне тепло. Что-то в том, как Бальдюр разговаривал с ней – как будто он уделял ей все свое внимание целиком, то, как он интересовался ею, странным образом откликалось во Фриде. «Нет, много мне ходить не приходилось, – ответила она. – хотелось бы больше. Я заново открываю для себя Исландию. Не была дома уже много лет».
«Лучший способ увидеть Исландию – это пешком. Ну и после этого в седле. Тогда можно попасть в такие места, в которые иначе не доберешься. Там много скрытых сокровищ».
Они прошли некоторое расстояние, не обмениваясь ни словом. Фрида полной грудью вдыхала соленый воздух. Он наполнял ее энергией.
– Ты всегда жил в Фагрифьёрдюре? – спросила Фрида.
– Нет, – ответил Бальдюр. – Моя семья переехала сюда, когда мне было восемь лет, а в шестнадцать я уехал в Рейкьявик, чтобы пойти там в ментаскоули.
– Потому что здесь нет ментаскоули, – отметила Фрида. Ментаскоули – это что-то вроде высшей средней школы или колледжа, которую исландские подростки посещают в возрасте от шестнадцати до двадцати лет. В сельских районах таких школ мало, потому молодежи приходится уезжать учиться в города.
– В Исафьёрдюре есть одна ментаскоули, но мне хотелось в Рейкьявик – большой город! – сказал Бальдюр, иронично хмыкнув.
– Тогда зачем ты вернулся сюда?
Бальдюр перевел с нее взгляд, устремив его куда-то вдаль: «Здесь живет семья моей жены. Кроме того, я хотел помочь развивать регион».
Жены. Фрида глянула не его руку. Обручального кольца он не носил.
Значит, его жена – та бледная женщина, с которой она его видела. Упоминание жены выбило Фриду из колеи. Она схватилась за фотоаппарат, чтобы скрыть свое смущение, злясь на себя за собственную дурость. Бальдюр терпеливо ждал.
– Ты сказала, что жила в деревне в детстве, – продолжил разговор Бальдюр, когда она перестала возиться с фотоаппаратом. – Мы не могли встретиться в те годы?
Фрида взглянула не него. Взъерошенные волны его волос приобрели оттенок золота от солнца, а на коже проступили легкие веснушки. У Бульдюра были такие бирюзовые глаза, и Фрида подумала, что нет ничего естественнее этого вопроса – встречались ли они раньше – потому что она чувствовала, что обязательно должны были. Казалось, что она его знает. Может быть, они играли в детстве – в деревне, либо где-то берегу, хотя ничего конкретного она припомнить не могла.
– Я бывала здесь почти каждое лето, пока мне не исполнилось десять. Сколько тебе лет?
– Я родился в 1980-ом. Мне двадцать восемь.
Значит, он настолько моложе ее – на целых шесть лет.
Фрида улыбнулась, щурясь на солнце: «В таком случае, нет. В мое последнее лето здесь тебе было всего четыре. И твоя семья еще не переехала сюда».
– Почему ты перестала приезжать в деревню? – спросил Бальдюр.
– Дом принадлежал дедушке и бабушке. Дедушка умер. После этого дом продали.
– Подожди, это белый дом с красной крышей, да? Тот, что сразу за деревней?
– Да.
– Эйиль – вот кому сейчас принадлежит дом. Я думал, что дом принадлежал его дедушке.
– Эйиль – мой двоюродный брат.
– Тогда ясно.
– Он купил этот дом несколько лет назад у той семьи, которой его продали.
– У него тоже нежные воспоминания об этом месте.
– Думаю, что да – как и у меня. Мои лучшие воспоминания – отсюда.
Бальдюр улыбнулся Фриде, и между ними снова вспыхнула искорка нежности. Фрида дважды моргнула и направила взор в сторону. Возникла неловкая пауза.
– Какой сегодня денек хороший! – отметил Бальдюр.
– Да, действительно, – откликнулась Фрида.
Они снова улыбнулись друг другу – как будто у них была общая тайна, ну или по крайней мере общее понимание того, что обмен наблюдениями о погоде неизменно помогает вернуться на нейтральную почву. Как кнопка перезагрузки беседы.
Внезапно Бальдюр остановился и потрогал ее за плечо. «Смотри – сказал он, показывая пальцем. – там».
– Где?
– Парочка тюленей – прямо там.
И впрямь! Пара серых тюленей с черными бисерными глазами нежилась на участке каменистого побережья всего в сотне метров от них. Фрида взяла в руки фотоаппарат, чтобы зафиксировать этот момент, и осторожно пошла к ним. Тюленей это, похоже, не беспокоило: они подняли головы и смотрели на нее, разглядывая с любопытством.
– Они такие любопытные: им всегда все надо проверить, – тихим голосом заметил Бальдюр, стоявший рядом с ней.
– Милашки, правда? Немцы называют их «seehunde» – морские собаки.
Немецкая пара, незаметно появившаяся за ними, услышала произнесенное Фридой немецкое слово. Женщина повторила его и засмеялась. И вот вся группа приблизилась к тюленям. Внезапно оба ластногих сманеврировали свои тяжелые туши на край занимаемых ими камней и плавно соскользнули в воды залива.
(Продолжение последовало и лежит здесь…)
