Иногда жалею, что мои занятия туризмом носят эпизодический характер. Сколько возможностей упущено! Лет двадцать пять назад мне казалось фантастикой, если россиянин добирался до Исландии. На следующем повороте истории к россиянам пришел Куршевель и Кицбюэль. Сегодня общественность обсуждает заморские владения думских патриотов, смакуя их экзотические названия. В народный обиход входят нехоженые туристические направления, такие как Трир, который заслуживают большего, чем один параграф в моем повествовании.

Я побывал в Трире осенью 1994 года с группой коллег-исландцев. Трир «возник на 1300 лет раньше Рима», как гласит надпись на его рыночной площади. Город якобы основал ассирийский принц Трибета – сын вавилонского царя Нина и легендарной Семирамиды. Историки считают, что «Augusta Treverorum», как тогда назывался Трир, был основан императором Августом в 16-м году до нашей эры. В конце третьего столетия нашей эры император Диоклетиан сделал город столицей Западной Римской империи, объявив его «вторым Римом». Трир – самый древний немецкий город, а в прошлом самое крупное поселение к северу от Альп.

В городе имеются «Черные ворота» (Porta Nigra), римские бани, акведук и базилика (обычный набор римского полиса), а также музей почетного гражданина города – Карла Маркса. Прежде чем отправиться на пароходе в живописный Бернкастель-Куес, мы побродили по Триру, откушали турецких кебабов, уже тогда вытеснявших гамбургеры с пьедестала короля фастфуда, и сфотографировались на фоне живописной торговой площади.

То было время, когда фотографировать было еще интересно. Не было цифровых фотоаппаратов, как и денег на покупку пленки, ее проявление и печать. Результат съемки не был известен заранее, а ожидание снимков из проявки было интригующим процессом. Кто знал, какими они выйдут – радужными или стертыми, как воспоминания о прошлой пятнице, проведенной в барах Рейкьявика. Я экономил кадры, фиксируя только то, что считал достойным вечности. Негативы хранились в специальных вкладышах, а фотографии в альбомах с указанием даты и места. Когда появился сканнер, я оцифровал часть фотографий. Некоторые дожили до сего дня.

Прочитав об отеле под Триром, принадлежащем какому-то российскому депутату, я извлек из недр жесткого диска свой фото-отчет о «паломничестве по мозельским святыням». Оказалось, что я фотографировал не фахверковые дома Трира, не меандры на реке Мозель и даже не виноградники, а шарманщиков. Их присутствие на улицах немецких городов показалось мне отголоском романтической старины, а звуки шарманок – чарующими.

Со мною не согласилось бы большинство горожан конца XIX века. Именно тогда технический прогресс сделал возможным массовое производство шарманок и вывел на улицы толпы их «операторов». В России шарманка зовется на французский лад: по исполнявшейся на них мелодии «Charmante Catherine». Для англичан шарманка – это «street organ» – уличный орган. Шарманщика англичане называли «organ grinder», что означает не «дробитель органов», как может показаться по аналогии с «bone grinder», а «точильщик на органе» – этакий запильщик на нервах, прототип современного ди-джея.

Прозвище, данное англичанами шарманщикам, выражало их презрительное отношение как к извлекаемым теми звукам, так и к отсутствию музыкального дара среди представителей этой профессии. Последние не трудились настраивать инструменты и держать ритм: чем отвратнее скрипели шарманки, тем охотнее расставались со своими денежками их клиенты. Шарманщики занимались вымогательством, а европейские города надрывались механической музыкой, как сегодня завывают сиренами города России.

Вот как Джордж Орвелл писал о лондонских шарманщиках: «Подойти к человеку просто так и потребовать у него денег – преступление, но закон не запрещает действовать на нервы согражданам, притворяясь, будто вы развлекаете их. Эта чудовищная музыка – результат чисто механических манипуляций и служит для того, чтобы шарманщики оставались в границах законности. В Лондоне имеется с дюжину фирм, которые производят «уличные органы» и сдают их в аренду по 15 шиллингов в неделю. Бедняга-шарманщик таскает свой инструмент с десяти утра до девяти вечера, а публика с трудом переносит его присутствие – причем исключительно в рабочих предместьях, потому что в богатых кварталах не терпят попрошаек, даже замаскированных» [1] .

В первой половине XX века были приняты законодательные меры, призванные оградить горожан от назойливого шума шарманок. Большую роль сыграло и нарождающееся законодательство в области авторского права, которое распространилось на публичное воспроизведение музыкальных произведений. В большинстве городов Соединенного Королевства шарманщики были объявлены вне закона. В Париже выдавалось ограниченное число лицензий, а в ряды шарманщиков можно было попасть только по списку ожидания или по праву старшинства. В 1936 году власти запретили шарманки на улицах Нью-Йорка, где раньше одновременно «выступало» до 1500 «уличных органистов» (по одному на квартал). В Америке шарманщики создавали заторы и попрошайничали, а аренда шарманок находилась в руках преступных группировок.

Сегодня когда-то многолюдное племя шарманщиков близко к исчезновению. Его последние представители сохранились в Люксембурге и в городках Мозельской долины, а также в Вене. Мы находим в звуках шарманки очарование, а современники «шарманковой революции» считали их механическими монстрами. «Когда Вы рождаетесь – писал Дуглас Адамс – все в мире нормально, естественно и является частью самой жизни. Все, что было изобретено, пока Вы находились в возрасте от пятнадцати до тридцати пяти, увлекательно и революционно: возможно, Вам удастся сделать на этом карьеру. Любые изобретения, сделанные после того, как Вам исполнилось тридцать пять, противоречат естеству» [2] .

Среди шарманщиков классической школы принято культивировать образ обедневших аристократов с напомаженными усами или работяг в кепи. В качестве спутника шарманщика нередко выступает белоголовый капуцин – забавная обезьянка, которая собирает пожертвования в кружку. Она развлекает зрителей и развязывает шарманщику руки. В том числе тогда, когда к нему возникают претензии со стороны правоохранительных органов: формально попрошайничеством занимается обезьяна, а не шарманщик. Отсюда, вероятно, происходит английское выражение «to punish the monkey» – «свалить не крайнего». «Somebody’s gonna take the fall – there’s your quid pro quo: punish the monkey and let the organ grinder go» – «Кому-то придется за это ответить, договоримся по-свойски: накажем обезьянку, а шарманщика отпустим». Это из творчества Марка Нопфлера.

Практика селективного правосудия показательна, но еще более поучительна история хартлпульской обезьянки, которую тоже связывают с идиомой «punish the monkey». Ее события произошли во время наполеоновских войн. Рыбаки городка Хартлпул на северо-востоке Англии всполошились, когда на горизонте показался французский военный корабль. К счастью в этот день штормило, и корабль затонул, не добравшись до берега, а его останки разметало по побережью. Среди них рыбаки обнаружили обезьяну, одетую – вероятно, для увеселения экипажа – во французскую форму. В то время в Англии охотились на французских шпионов и агентов иностранного влияния. Поскольку патриотические хартлпульцы понятия не имели, как выглядит француз, они решили, что обезьянка и есть неприятель. Ее подвергли допросу. Тот факт, что животное не говорило по-английски, окончательно убедил рыбаков в том, что перед ними французский агент. Обезьяну судили военно-полевым судом и вздернули на рее за шпионаж в пользу Франции.

Жители соседних с Хартлпулом деревень долго подтрунивали над соседями-недоумками, сплотившимися в патриотическом порыве против безобидного примата.  Дразнилка «who hung the monkey?» (кто повесил обезьянку?) и сегодня звучит на стадионах, когда играет местная футбольная команда «Хартлпул Юнайтед». Сами хартлпулчане используют образ Обезьянки (х)Ангуса в качестве талисмана своей команды. В 2002 году 28-летний Стюарт Дрэммонд, ранее развлекавший публику на матчтах в костюме обезьяны, набрал 60% голосов на выборах и стал мэром Хартлпула. Хотя он так и не смог выполнить свое предвыборное обещание раздать каждому горожанину по банану, Дрэммонд уже дважды переизбирался на этот пост.

Вот такую историю о квасном патриотизме, агентах обезьяньего влияния и зловещем шарманщике навеял мне старый фотоальбом. Сплотись, еврей, калмык, славянин – в порыве анти-обезьяньем!

[1] George Orwell, A Kind of Compulsion, 1903-36, p.134 , from ‘Beggars in London’ first published in Le Progrès Civique, 12 January 1929 [Перевод мой]

[2] Перевод мой. Цитируется по сайту http://refspace.com/quotes/Douglas_Adams/The_Salmon_of_Doubt.

Как в России: сначала повесят, потом памятник поставят